Ненужные герои. Рассекреченные документы о судьбах инвалидов Второй мировой

О жизни советских инвалидов-фронтовиков после войны сохранилось мало свидетельств и совсем не осталось фотографий. Это следствие тотальной зачистки информационного поля силами НКВД: компрометирующие советскую власть изображения и тексты изымались отовсюду, вплоть до личной переписки. И тем не менее восстановить реалии быта оставшихся калеками ветеранов можно. Как они жили во второй половине 1940-х годов, как советское государство заботилось о воинах-победителях, которые отдали за него здоровье и остались калеками, на основе впервые опубликованных архивных документов в спецпроекте интернет-издания «ГОРДОН» рассказали историки Владимир Ковальчук и Валерий Огородник.

ПО СОСТОЯНИЮ НА 1 ФЕВРАЛЯ 1946 ГОДА В УКРАИНЕ ПРОЖИВАЛО ДО ПОЛУМИЛЛИОНА ИНВАЛИДОВ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

«Они собирались в скверике у вокзала. У одних отсутствовала рука или нога, некоторые (бывшие летчики) — со следами от ожогов на лице. Сидели на лавочках и просили у пассажиров подаяние на хлеб. Когда вечерело, инвалиды, случалось, завязывали бурные споры, ругались. Наиболее «буйных» задерживала милиция, но потом быстро отпускала. Правоохранители старались с инвалидами лишний раз не связываться», — рассказывает старожил Андрей Артерчук о реалиях возле шепетовского железнодорожного вокзала 60-70 лет назад.

О внешности той категории людей, представители которой так запомнились Андрею Моисеевичу, мы имеем очень слабое представление. Ведь фотокарточки с изображениями искалеченных войной людей находились под негласным запретом. Их не афишировали ни в прессе, ни в книгах. По указанию заместителя наркома госбезопасности СССР Богдана Кобулова с конца января 1945 года цензоры отдела «В» НКГБ изымали фотографии фронтовиков с ампутированными конечностями, ослепших, с изуродованными лицами даже из писем обычных советских граждан. А дальше эти «трофеи» запрятали настолько надежно, что и в архивах современных спецслужб их не отыскать...

По состоянию на 1 февраля 1946 года в Украине проживало до полумиллиона инвалидов Второй мировой войны. Из них к первой группе инвалидности принадлежал 7941 человек, ко второй — 189 560, к третьей — 264 954. Практически каждый десятый фронтовик-инвалид (39 880 человек) имел офицерское звание. Среди последних насчитывалось 21 503 инвалида второй группы. Затем следовали представители третьей (16 539 человек) и первой (1038) групп инвалидности.

Хотя в Украине тех лет господствовала послевоенная разруха, о жизни и здоровье инвалидов власть практически не беспокоилась. Меры по их поддержке предпринимались, но зачастую — символические, половинчатые, неэффективные.

Во-первых, фронтовиков без определенного места жительства пытались обеспечить жильем. Впрочем, бывали случаи, когда некоторые инвалиды вхолостую многократно ходатайствовали об улучшении жилищных условий перед властями, поскольку их там не слышали. К примеру, вот как искал свободные квадратные метры Павел Лебедев — инвалид войны, член ВКП(б), дважды орденоносец. Практически ежедневно (после демобилизации в октябре 1945-го) он наведывался в Черновицкий горсовет и облисполком, дабы попросить чиновников, чтобы посодействовали его семье — из шести человек! — в поиске жилья. В результате Лебедеву повезло — получил квартиру 15 декабря, когда на улице уже был мороз и лежал снег. В нехитрых апартаментах, которые ему предоставили власти города, не было ни отопления, ни воды, ни электроэнергии, не говоря уже о мебели или посуде. Таким образом, заслуженному кавалеру орденов Ленина и Красного Знамени приходилось спать на полу, а пищу готовить в жестянках из-под консервов.

«ПОСКОЛЬКУ ПОМОЩИ НЕ ПОЛУЧАЮ, ЖИВУ НА 300 ГРАММОВ ХЛЕБА»

Но инвалид-фронтовик Меркотенко даже такого примитивного жилья не получил. После демобилизации он влачил жалкое существование на станции Знаменка Одесской железной дороги, а именно — в примитивной хибарке на месте сожженного нацистами родительского дома. Поскольку такая «жизнь» ему быстро надоела, решился пожаловаться секретарю ЦК КП(б)У Никите Хрущеву:

«Простите, что Вам пишу, а не к местной власти обращаюсь. Дело в том, что ни требований, ни просьб, ни даже почти мольбы она не воспринимает... Мне еще и девятнадцати нет, а пришлось перевидеть уже всего: и грохот пушек, и голод, и холод, и нужду со смертью. В 1943 году, не имея и семнадцати лет, стал я воином РККА. Теперь мое тело украшает шесть ран, которыми я горжусь... С декабря 1944 года, когда из госпиталя я вернулся домой инвалидом, потянулись длинные дни моей нужды. Наш дом разрушен, а та избушка, которую мы построили и в ней живем, «склоняет» к самоубийству. Хожу в старой одежде из госпиталя, обмундирование оттуда же. Обращаюсь к знаменскому начальству уже на протяжении десяти месяцев и всегда слышу одно и то же: «нет» или «если будет, то дадим». Поскольку помощи не получаю, живу на 300 граммов хлеба. Пошел в горком КП(б)У, а там первый секретарь т. Бразикевич сказал: «У нас ничего нет, можете не ходить...».

Схожие минорные нотки — и в письме от 24 января 1946 года фронтовика Зельмана Кваши из Винницы к отцу в Кливленд, штат Огайо, США: «...дом мой сгорел, все разрушено и уничтожено. Дважды был ранен, на одной из рук нет ни одного пальца. Работать не могу, только благодаря тому, что жена зарабатывает, я существую. Мы голы и босы. Дорогой папа, прошу тебя, помоги хотя бы чем-нибудь».

В первые послевоенные годы ветераны войны, изуродованные на фронтах, инвалидской пенсии не получали. Даже на копеечное пособие, которое почему-то называлось «рентой», могли претендовать только фронтовики с первой или второй группой инвалидности. Представители первой категории получали от государства 80-150 рублей в месяц, вторым полагалось вдвое меньше этой суммы (в 1945-1948 годах размер ренты постоянно колебался). Насколько скудными были эти средства, становится понятно при сравнении их с ценами на продукты и одежду. Например, летом 1947-го за литр молока на рынке просили 10 рублей, кило свинины стоило 120, а пуд ржи — 850. Обычный мужской кос­тюм в заштатном сельпо стоил заоблачные 700-800 рублей.

---

---

Кроме «фиксированной» суммы, искалеченным войной ветеранам также давали паек. Инвалид Павел Котельков, который был задержан оуновской Службой безопасности по подозрению в сотрудничестве с НКВД, утверждал, что в его ежемесячный паек входили 9 кг муки, по 400 г сухарей, сахара, коровьего и постного масла, литр керосина, 4 кг соли и кое-что из американской одежды. Впрочем, размеры этих пайков вскоре начали уменьшаться. К примеру, летом 1946-го уроженец Волновахского района Сталинской области Дмитрий Левченко, имея вторую группу инвалидности, получал только так называемый хлебный паек, причем его размер был на 50 процентов меньше, чем раньше.

«ДРОВ — НИ ПОЛЕНА, И ВЗЯТЬ НЕГДЕ. СОГЛАСНО ЗАКОНУ, ИНВАЛИДАМ ДРОВА ДАЮТ, НО ОНИ — ЗА 60 КИЛОМЕТРОВ, В ЛЕСУ»

Также инвалидам государство предоставляло ряд льгот, например, на первоочередное протезирование рук, ног, зубов, должно было обеспечивать ортопедической обувью, корсетами. Инвалидам полагалось и топливо на зиму. Впрочем, зачастую многое из указанного выше лишь декларировалось на бумаге. Например, хотя по официальным украинским данным в 1945 году на трех заводах и 26 протезных мастерских было изготовлено аж 23504 протеза ног, 8359 протезов рук, 13649 пар ортопедической обуви и 794 корсета, письма потребителей этих изделий испещрены жалобами на их качество. О хорошем протезе многие только мечтали, не имея возможности его раздобыть из-за дефицита.

«Мастерская, в которой работают опытные зуботехники Гаврилюк, Бараш и Кацман, не может обслужить инвалидов Отечественной войны, поскольку не имеет не­обходимых материалов — стальных гильз, стального литья, фарфоровых зубов, цемента и пр. Зубные протезы изготавливаются исключительно из материалов заказчика», — писал о послевоенных сырьевых проблемах автор статьи «Справедливые жалобы инвалидов» в газете «Колхозная правда» (издавалась в городке Славута Каменец-Подольской области, номер от 30 июня 1946 г.).

Хотя льготное обеспечение инвалидов топливом на зиму во второй половине 1940-х и декларировалось, катастрофически не хватало транспорта для его доставки на дом.

«Дров — ни полена, и взять негде. Согласно закону, инвалидам дрова дают, но они — за 60 километров, в лесу. Как и чем их оттуда вывезти? Куда ни обращаюсь, отовсюду отлетаешь, словно горох от стенки. Вот и завоевали себе холод на всю зиму», — жаловался родственнику инвалид войны Федько, житель Александрии Кировоградской области. А из 250 фронтовиков с увечьями, которые в отопительный сезон 1945-1946 годов проживали в Луцке, топливом «разжилось» всего 78 человек. Из 630 инвалидов войны — жителей одного из цент­ральных районов Николаева — «сталинскими» дровами зимой согревалось только 135 человек.

Правда, инвалидов освобождали от платы за обучение — свое и детей. Для детей офицеров-инвалидов, а также тех офицеров, которые погибли на войне, пропали без вести или умерли от последствий ранений, обучение в 8-10 классах школ, техникумах и вузах не стоило ни копейки. Это правило, кстати, начало действовать еще с конца 1944 года, когда шли военные действия. Для сравнения, в конце 1940-х за один год обучения во Львовском политехническом институте или университете им. Франко с рядовых студентов бралось 300 рублей. Вдвое меньше — всего 150 рублей — платили ежегодно студенты Львовского педучилища и железнодорожного техникума.

«ВЫ, СТАЛИНСКИЕ ВОРЫ, БУДЕТЕ УНИЧТОЖЕНЫ УКРАИНСКИМИ ПАРТИЗАНАМИ, КАК ФРИЦЫ!»

Вышеупомянутых льгот, конечно, инвалидам (а ведь среди них было полно молодежи!) на жизнь не хватало. Поэтому они изыскивали возможности хоть какого-либо заработка.

«По городам... у инвалидов и военных вообще можно достать различные товары, награбленные в Европе (в основном из Германии)», — писал оуновец в обзоре событий по Житомирской, Киевской и Каменец-Подольской областях за лето и начало осени 1945-го.

Впрочем, на тех калек, которые занимались продажей вещей времен войны, охотилась милиция. Однажды на рынке в Иванкове (нынче Борщевский район Тернопольской области) милиционер намеревался задержать одного такого торговца. Но на помощь к инвалиду прибежала, как пишется в документе, «туча женщин». Началась всеобщая потасовка. «Разве наши мужья и дети за то свою кровь на фронте проливали, чтобы вы ее теперь топтали!? Вы, сталинские воры, будете уничтожены украинскими партизанами, как фрицы!» — кричали торговки. Кстати, немало инвалидов работало и на базаре в Радомышле Житомирской области. Однажды к столику безногого фронтовика подошла женщина, ошибочно полагая, что он продает сливочное масло. «Отойди, масла у меня нет», — грубо оттолкнул ее от прилавка инвалид и ударил палкой. Отскочив в сторону, испуганная женщина принялась проклинать продавца: «Пусть бы тебе на войне обе ноги оторвало, а не только одну!». Он ринулся за ней вдогонку, но из-за своего фронтового увечья настигнуть женщину не смог.

29 сентября 1945 года вышло постановление ЦК КП(б)У и Совета народных комиссаров УССР «О трудоустройстве и материально-бытовом обеспечении инвалидов Отечественной войны». Суть документа такова. Если был на войне рядовым — будь добр, трудоустраивайся в кооператив, артель и производи товары повседневного спроса. Офицер? Таким полагалась должность более ответственная — начальник отдела на заводе, колхозный счетовод, учитель, работник суда. За неполных полгода после выхода «постановления о труде» в Украине нашло работу более 80 процентов от общего количества фронтовиков с группой инвалидности, осевших там пос­ле войны.

Но, к сожалению, наличие работы достойной жизни инвалидам отнюдь не гарантировало. Ведь многие рядовые артельщики получали очень мало. Из-за низких заработков, например, работники швейной артели «Красная Звезда» (в 1948 году действовала в Золочеве на Львов­щине) оставались после рабочего дня и шили налево, исполняя частные заказы. Более-менее нормально — 600 рублей в месяц — зарабатывал только директор этой артели Петр Одинцов, хотя ни в портняжном, ни в сапожном делах этот человек, назначенный на руководящую должность «сверху», совершенно не ориентировался.

Лишенные адекватной денежной компенсации, инвалиды-кооператоры зачас­тую изготавливали некачественную продукцию. По той же причине «закрывали глаза» на тенденции спроса покупателей, практически не вносили изменений в номенклатуру товаров. А еще мало интересовались качеством сырья. Да и цены на изготовленные товары необоснованно завышали, приравнивая их к стоимости товара, произведенного из материалов хорошего качества.

22 ноября 1949 министр МГБ УССР Николай Ковальчук подвел итоги проверки баз и складов кооперативных структур инвалидов, потребительской и промышленной кооперации, Министерства местной промышленности и Минторга. Было об­на­ру­­жено некачественных и неполноценных товаров (швейные изделия, трикотаж, обувь, галантерейные товары, детские игрушки, продтовары и пр.) на сумму 232 008 000 рублей!

---

---

К примеру, в городе Сталино на базе артели им. Осипенко найдено более 5200 женских рубашек. Проверяющие установили, почему они залежались: цена за единицу товара (31 рубль) не соответствовала качеству сырья (дешевые лоскутки ткани). По той же причине залежались мужские костюмы, брюки, женские юбки общей стоимостью 105 171 рубль на складе швейной фабрики «Луч» Каменец-Подольской облпромрады. Покупателей мало интересовала и продукция артели «17 сентября» из Дрогобычской области — неправильно сшитая обувь с искривленными зад­никами, а также бракованные свечи с фитилями, которые «мастера свечного дела» неправильно залили парафином.

4756 пар распарованных туфель лежали мертвым грузом в ларьках и на базе артели «Пятилетка» (г. Славянск Сталинской обл.). А на складе ар­тели «Химпром» (Черниговская область) накопилось 35 000 коробок не­кондиционного крема для обуви, а также две тонны некачественной колесной мази (использовалась владельцами гужевого транспорта). Артель «Металлист» Днепропетровского облкоопинсоюза испытывала серьезные затруднения в сбыте игрушечных детских ружей (их скопилось на 186 200 рублей) и навесных замков общей стоимостью 486 000 рублей.

Даже пребывая в настолько затруднительном положении, инвалиды-производственники должны были платить налоги, а также выполнять ряд других «сопутствующих» обязательств перед государством. Как указывалось в отчете Золочевского ок­руж­ного провода ОУН за май 1947 года, советские инвалиды II группы в СССР облагались налогами на землю (возделывание одного гектара земли, включая 50-процентную скидку, стоило 90 рублей в год), сад (годовой налог в расчете за один ар — 8 руб.), корову (за одну — 88 руб.), лошадь (за одну — 75 руб.), пчел (1 улей — 4 руб.). А еще с инвалидов взималась так называемая хлебопоставка. В первые годы после войны они ее не сдавали, но уже с 1948-го начали это делать.

---

---

Норма для искалеченного на войне земледельца, который обрабатывал участок земли площадью до двух гектаров, составляла три-четыре центнера зерна с каждого гектара в год. Например, с 42-летнего жителя Кицманского района Черновицкой области Николая Ткачука, который вернулся с фронта без обеих ног и пальцев правой руки, государство брало 3 центнера хлеба с гектара. Его земляк Юрий Бабчук, без правой конечности и с тремя малолетними детьми на плечах, засыпал в государственные закрома по тонне зерна с трех гектаров. С теми крестьянами, кто хлебопоставки игнорировал, разбирались высокопоставленные гости из района. В доме одного из должников — безногого инвалида Великой Отечественной войны из села Стенка на Золочевщине — они описали все вещи, после чего посоветовали хозяину за два дня исправиться, иначе обратятся в суд.

«ПРОТЕЗОВ НЕТ, А ДЕНЬГИ НАДО СДАТЬ. В ТОМ, ЧТО С МЕСЯЧНОЙ ВЫПЛАТЫ НУЖНО ЧТО-ТО ОТДАВАТЬ НА ГОСУДАРСТВЕННЫЕ НУЖДЫ, Я НЕ ВИНОВАТ, ТАКИЕ У НАС ЗАКОНЫ, И ТАК ДОЛЖНО БЫТЬ»

Своеобразным налогом инвалиды называли добровольно-принудительную покупку облигаций государственного займа. К этому селян настойчиво и систематически подталкивали те же гости из района. Как именно, свидетельствует диалог в сельсовете села Голгоча Подгаецкого района между местным жителем Осипом Скрипником (потерял ногу под Берлином) и заезжим агитатором Щербой. Итак, первого июля 1948 года последний предложил инвалиду потратить часть его 70-рублевого ежемесячного дохода на гособлигации. Но тот попросил агитатора помочь с покупкой дефицитного протеза. Гость гневно заявил в ответ: «Протезов нет, а деньги надо сдать. В том, что с месячной выплаты нужно что-то отдавать на государственные нужды, я не виноват, такие у нас законы, и так должно быть». Возмущенный услышанным, инвалид начал кричать: «Те, кто воевал, калеками поделались, я ногу под Берлином потерял, а теперь мы должны бедствовать? А вы, те, кто себе живот наел, еще и народ бьете, приговаривая, что за него заступаетесь?». Услышав такое, чиновник указал фронтовику на дверь. Но тот из сельсовета не пошел, поэтому Щерба схватил мужчину и выбросил за дверь, ударив напоследок сапогом.

Весной 1947-го склоняли к покупке облигаций также и инвалида войны Гушковатого с Залещицкого района, хотя его рента была вдвое меньше, чем Скрипника. Когда агитатор, которому надоело ждать, пока инвалид определится, обозвал его «бандитом», тот в сердцах вскипел: «Я побывал в Америке, Канаде, Германии, но нигде такой беды, как в Советском Союзе, не видел. Вы рассказываете, что все мы — одна родина, братья? Тогда почему же это не так?». За то, что Василий Мандрюк и Василий Веселовский — инвалиды из села Петровцы Мельница-Подольского района Тернопольской области — не подписались на большие суммы госзайма, первого из них уполномоченные райкома КП(б)У продержали в подвале одни сутки, а второго — трое.

«ДАЙТЕ МНЕ ПИСТОЛЕТ, И Я ЗАСТРЕЛЮСЬ, НО В КОЛХОЗ НЕ ПОЙДУ»

Хотя инвалидов активно вербовали в колхозы, вступать туда многие наотрез отказывались. Например, на такое предложение инвалид войны Даниил Луцив с Микулинецкого района Тернопольщины 11 марта 1948 ответил следующим образом: «Дайте мне пистолет, и я застрелюсь, но в колхоз не пойду». В селе Стриганцы Бережанского района агитаторам удалось «поймать на колхозный крючок» демобилизованного Андрея Сороку. Безногого инвалида убедили в том, что он подписывает просьбу о повышении инвалидской ренты, хотя на самом деле это было заявление о вступлении в колхоз. Утром 20 февраля 1948-го, незадолго до начала колхозного собрания, к инвалиду в дом нагрянули гонцы и предупредили, что должен прийти в сельсовет на собрание. Поняв, что его обманули, инвалид начал бросать под ноги представителей власти комнатные вазоны и куриные яйца, затем разделся догола и заявил о намерении идти на собрание в чем мать родила. Впрочем, визитерам удалось каким-то образом одеть бунтаря и проводить в сельсовет.

Для тех же военных, кто полностью утратил трудоспособность, в УССР создали сеть специализированных интернатов. Поскольку такие люди часто нуждались в лечении, их определяли в специальные «инвалидские» госпитали. По состоянию на 23 марта 1946-го насчитывалось 84 госпиталя, в которых находилось 20 250 инвалидов войны.

---

---

Также в разных украинских регионах функционировало 12 домов-интернатов для инвалидов без определенного места жительства. Там кров над головой нашли 544 ветерана войны. Как же приходилось фронтовикам с увечьями в этих заведениях? Жизнью они там, конечно, не наслаждались. К примеру, «обитателей» Старобешевского интерната (Сталинская область) власть забыла обеспечить подушками, они спали на допотопных соломенных матрасах. А постель, которую выдавали в интернате, проверяющие признали «непригодной для использования». «Поскольку культурно-массовая работа в заведении находится на низком уровне, растет хулиганство и поножовщина», — сообщалось о быте старобешевских инвалидов в документе МГБ.

«ДЕМОБИЛИЗОВАННЫЕ ИНВАЛИДЫ-КРАСНОАРМЕЙЦЫ БЕЗ РУК И НОГ, НА КОСТЫЛЯХ «ПРОСИЛИ ХЛЕБ СО СЛЕЗАМИ В ГЛАЗАХ»

Окунувшись в проблемы послевоенного лихолетья, демобилизованные инвалиды ощущали сложности с социальной адаптацией. Многим из них фактически приходилось начинать свою жизнь сначала. Кто не смогли вовремя втянуться — постепенно деградировали, попрошайничали, бродяжничали, теряли человеческий облик.

«Дай рубль, потому что потерял руку, пе­реплывая Днепр, Одер и Вислу» — так обращались инвалиды-восточники на улицах Львова к прохожим в октябре 1946-го. В том же месяце в Станиславовском райо­не (сейчас Ивано-Франковская область), сообщал автор отчета ОУН, «инвалиды Отечественной войны, часто с медалями, ходят по городу, как обычные нищенствующие, свирепствуют, решительно требуют от каждого встречного и хозяев денежную помощь. При этом грозят».

Аналогичное содержание имеют заметки оуновца об увиденном в Приднепровье и Крыму, сделанные им через несколько лет.

«Везде на станциях в Украине мне встречались инвалиды так называемой Отечественной войны. Были они часто без руки, ноги, глаз, в сопровождении мальчиков-поводырей. Эти инвалиды просили милостыню», — отмечает автор документа. Одесса, 1947-й.

«Приехала туда — послевоенное время, полно инвалидов...» — это уже фрагмент из воспоминаний Ирины Козак.

На тот момент женщина была связной командира Украинской повстанческой армии Романа Шухевича. Калеки, «ос­тавшиеся после войны» и «сло­няющиеся по миру», поражали очевидца в июне 1947 года в Васильковском районе Киевской области. Летом 1948-го четверо бывших фрон­товиков (у двух не было одной руки, у третьего — ноги, у четвертого — и руки, и ноги) «промышляли» милостыней на Сатановском рынке, что в Каменец-Подольской области. Один из них обратился к Андрею Заверухе, который приехал за покупками из села Толстое, с такими словами: «Брат, не проходи мимо, посмотри, до чего я довоевался». А Мария Савчин — жена участника украинской национально-освободительной борьбы, руководителя подполья Организации украинских националистов на Волыни Василия Галасы — писала о замеченном в Запорожье 1954-го: «Когда проходили по улицам, нам встречались нищие, часто — дети, но в основном инвалиды (вероятно, с войны)».

---

---

По данным министра МГБ УССР Николая Ковальчука, которые он привел в письме к первому секретарю ЦК КП(б)У Леониду Мельникову 7 апреля 1952 года, работники милиции во втором полугодии 1951-го и первом квартале 1952-го задержали 8949 человек «нищенствующего и бродяжнического элемента», в том числе 2868 — в Киеве. Из них было трудоустроено 716 человек, в дома инвалидов и престарелых определено 1294, опекунам передано 2442 человека. С остальных 4498 человек взята подписка про отказ от попрошайничества.

Впечатляет количество тех, кто, имея средства к существованию, бродяжничал и собирал милостыню для собственного обо­гащения. Например, инвалид войны Качанов в начале 1950-х регулярно клянчил у киевлян монетки, хотя работал в артели им. Кирова за неплохие 500 рублей в месяц, а также получал 125 рублей ренты. Его коллега Наборщиков, имея в Фастове собственный дом, колесил столичными трамваями и троллейбусами, прикидываясь бывшим танкистом-участником боев под Сталинградом и Одессой. На самом деле, участия в военных действиях он не принимал, а получил контузию в результате аварии, управляя автомобилем в нетрезвом состоянии. Гражданин Долгин, демобилизовавшись с фронта без двух ног, собирал в день по 60 рублей, нищенствуя по улицам Одессы, Львова и Киева, а затем все выклянченное пропивал. Как свидетельствовал очевидец, множество инвалидов войны бродяжничали во Львове на рубеже 1949-1950 годов. Эти люди зарабатывали себе на жизнь, занимаясь воровством, гра­бежами или попрошайничеством. Очень часто тяжелые инвалиды инсценировали драки, во время которых их сообщники обрабатывали публику в нужном направлении с целью выбить копейку на пропитание.

---

---

Кстати, киевской милиции несколько раз подряд не удавалось поселить в интернат слепого фронтовика Семченко, поскольку он от такой перспективы категорически отказывался, жил, где ему заблагорассудится, бродяжничая и исполняя на улицах жалобные песни под аккомпанемент гармоники.

Случаи попрошайничества среди инвалидов существенно участились в голодные 1946-1947 годы. Ввиду сложностей с продовольствием в восточной и южной Украине оттуда начали ездить за продуктами на западноукраинские земли множество людей, в том числе и фронтовики-калеки. Этих мешочников часто снимали с поездов, но они продолжали добираться в западную пешком, таща за собой на веревке коляску с сумкой.

Политический референт бандеровского крыла ОУН Яков Бусол изложил в письме к Василию Куку интересный диалог между инвалидом войны и работниками НКВД, услышанный в Ровенской области:

Лейтенант-инвалид Отечественной войны приехал за продуктами на Вербщину, зашел в деревню — а там НКВД его задерживает и отправляет назад. Он ругается: «Вы тут бандер ищете? Ищите их на Черниговщине, Курщине, потому что уже и там местные бандеры завелись».

А в Золочевский район в марте 1947-го настолько много мешочников заладилось, что, как писал очевидец, из-за них «просто дома не закрывались». Тамошние жители называли этих визитеров прошаками. Демобилизованные инвалиды-красноармейцы без рук и ног, на костылях «просили хлеб со слезами в глазах». Иногда предлагали взамен что-либо из дефицитной мануфактуры. По информации оуновца (июнь 1946), прошаками были переполнены все товарные поезда. Некоторые не только ходили по деревням и просили у селян милостыню, но и «нагло воровали все, что попадалось под руку».

---

---

Как-то поздней осенью 1946-го, после одного из таких визитов в Западную Ук­ра­ину, советский сержант-инвалид войны на Станиславовском вокзале совершал посадку на поезд в обратном направлении. Но его поклажа (узлы с продуктами) была настолько большая и тяжелая, что попутчик-энкавэдист озлобился и выбросил ее с поезда. Сержант закричал: «Я за советскую родину воевал, а теперь у меня хлеб отбирают!». На что другой попутчик — старшина Красной Армии — возразил: «Слушай, парень, в какой бы армии ты ни воевал, белой или красной, тебе и нам все равно один черед. Воевал — кушать давали, не воюешь — значит, кушать не нужно. Иди отсюда, иначе еще в тюрьму посадят».

«ОТДАЙТЕ МНЕ НОГУ, КОТОРУЮ ГОСУДАРСТВО У МЕНЯ ОТОБРАЛО, ИДИТЕ НА ФРОНТ СВОЮ СИЛУ ПОКАЗЫВАТЬ!»

Кстати, во многих случаях только попрошайничеством или мешочничеством не ограничивалось. Ведь инвалиды не стеснялись высказываться по поводу состояния дел в стране, критиковали партию, правительство, местные власти. Поскольку позволяли себе оглашать «непричесанные мысли», зачастую становились объектом слежки сотрудников спецслужб. В своих «совершенно секретных» докладных записках те фиксировали настроения инвалидов с тщательной точностью. Так, 9 августа 1947 года министр МГБ генерал-лейтенант Сергей Савченко обратился в «записке по «ВЧ» ко всем начальникам областных управлений со следующей просьбой: «До 18 августа с. г. пришлите в 5-е управление МГБ УССР (занималось политическими репрессиями. — Авторы) подробную докладную записку о фактах антисоветских проявлений и характерных негативных высказываниях среди демобилизованных из Советской Армии и инвалидов Отечественной войны».

Подобным, кстати, занимались и члены ОУН, но уже с другой целью — поиска комп­ромата на советские реалии.

«На лавочке возле станции «Тернополь» сидел пьяный инвалид, восточник без обеих ног, и говорил на Сталина, партию и правительство все, что заблагорассудится. К нему подошел милиционер и попросил предъявить документы. «Вот мой документ», — указал тот на костыль. Когда же милиционер попытался забрать инвалида в отделение, он ударил его палкой по голове. ...Вцепился руками за перила скамейки и принялся кричать: «Отдайте мне ногу, которую государство у меня отобрало, идите на фронт свою силу показывать, а не здесь! Вы мне сами костыль принесете!».

Этот сюжет — из послевоенного оуновского документа «Вісті про СУЗ». А следующие данные уже чекистские. Агенты Михайлов и Владимиров уведомляли НКГБ УССР о «наличии во Львовском гос­университете антисоветской группы студентов из числа инвалидов Отечественной войны, которые намереваются дискредитировать политику партии по национальному вопросу». А инвалид Алексей Малеев был арестован только за то, что 7 августа 1945-го прислал анонимное письмо в редакцию газеты «Правда» с «клеветой на партию и ее руководителей». Во время следствия он подтвердил, что это письмо написал из-за несогласия с мероприятиями, осуществляемыми партией и правительством.

---

---

Таким образом, отношения между инвалидами-фронтовиками и советской властью складывались очень непросто. К тому же последней, уже в мирное время, удавалось использовать настроения некоторых калек с целью дискредитировать украинских националистов.

Кроме того, чекисты неоднократно засылали в Западную Украину отряды псевдоповстанцев, которые действовали под видом УПА. Вот, например, случай, произошедший 4 июня 1946 года в селе Комаров Галицкого района (теперь Ивано-Франковская область): «Пришел отдел большевиков, переодетых в стрелков УПА: в мазепинках, вышитых рубашках. Просили хлеба, яиц и говорили, что уже третий год ходят по лесам. ...Называя себя стрелками УПА, забирали одежду. У инвалида войны, красноармейца, который вернулся со второй войны без руки, сняли с ног сапоги и избили буками, приговаривая: «Ты, сволочь, за Сталина воевал, а нам помочь не хочешь».

На следующий день потерпевший поехал в райцентр и пожаловался на произвол прокурору. После этого ему вернули сапоги, предупредив, чтобы о случившемся ничего никому не говорил.

Таких оборотней, которые наследили на Станиславовщине, готовили в столице Украины. Как уточнял на допросе в СБ ОУН Иван Безкоровайный (август 1947-го), кадры отбирали из демобилизованных красноармейцев. Их учили умению притворяться глухонемыми, преображаться в инвалидов или нищих, которые могут ходить по селам и подслушивать, что люди говорят о националистах, колхозах, возможности начала новой мировой войны. Зная об этом, Центральный Провод ОУН приказывал с уважением относиться к советским инвалидам-фронтовикам.

---

---

«Нашим национальным долгом является теплая сердечная встреча братьев, которым откровенно с братской помощью должны объяснять, как по нашему примеру они должны бороться с советской властью и ее агентурой», — читаем в обращении к крестьянам западноукраинских областей за 1946 год.

Поэт Евгений Евтушенко написал стихотворение «Репортаж из прошлого века» — о том, как в 1955 году инвалиды войны при­ехали на своих тележках на московский стадион «Динамо» смотреть первый послевоенный товарищеский матч футбольных сборных СССР и Западной Германии. В ходе матча воинственное настроение искалеченных ветеранов, которые были настроены «бить фрицев», меняется из-за честной и чистой игры команд на поле. Это стихотворение автор прочитал в 2013 году в программе «В гостях у Дмитрия Гордона».

РЕПОРТАЖ ИЗ ПРОШЛОГО ВЕКА

Вдруг вспомнились трупы

по снежным полям,

бомбежки и взорванные кариатиды.

Матч с немцами. Кассы ломают.

 Бедлам.

Простившие родине все их обиды,

катили болеть за нее инвалиды —

войною разрезанные пополам,

еще не сосланные на Валаам,

историей выброшенные в хлам —

и мрачно цедили:

«У, фрицы! У, гниды!

За нами Москва!

Проиграть — это срам!».

 

Хрущев, ожидавший в Москве

 Аденауэра,

в тоске озирался по сторонам:

«Такое нам не распихать по углам…

Эх, мне бы сейчас фронтовые

сто грамм!».

Незримые струпья от ран отдирая,

катили с медалями и орденами,

обрубки войны к стадиону

«Динамо» —

в единственный действующий храм,

тогда заменявший религию нам.

 

Катили и прямо, и наискосок,

как бюсты героев, кому не пристало

на досках подшипниковых

пьедесталов

прихлебывать, скажем,

березовый сок

из фронтовых алюминьевых

фляжек,

а тянет хлебнуть поскорей,

без оттяжек,

лишь то, без чего и футбол был бы

 тяжек:

напиток барачный,

по цвету табачный,

отнюдь не бутылочный,

по вкусу обмылочный,

и может, опилочный —

из табуретов

Страны Советов,

непобедимейший самогон,

который можно, его отведав,

подзакусить рукавом, сапогом.

 

И может, египетские пирамиды,

чуть вздрогнув, услышали где-то

в песках,

как с грохотом катят в Москве

инвалиды

с татуировками на руках.

Увидела даже статуя Либерти —

за фронт припоздавший второй

со стыдом,

как грозно движутся инвалиды те —

виденьем отмщения на стадион.

 

Билетов не смели спросить

контролерши,

глаза от непрошеных слез

не протерши,

быть может, со вдовьей печалью

 своей.

И парни-солдатики, выказав навыки,

всех инвалидов подняли на руки,

их усадив попрямей, побравей

самого первого ряда первей.

 

А инвалиды, как на поверке, —

все наготове держали фанерки

с надписью прыгающей

«Бей фрицев!»,

снова в траншеи готовые врыться,

будто на линии фронта лежат,

каждый друг к другу предсмертно

 прижат.

 

У них словно нет половины души —

их жены разбомблены и малыши.

И что же им с ненавистью поделать,

если у них — полдуши               и полтела?

Еще все трибуны были негромки,

но Боря Татушин, пробившись

по кромке,

пас Паршину дал. Тот от радости

 вмиг

мяч вбухнул в ворота, сам бухнулся

в них.

Так счет был открыт, и в гвалте

прошло озаренье по тысячам лиц,

когда Колю Паршина поднял

Фриц Вальтер*,

реабилитировав имя «Фри».

Фриц дружбой — не злостью за гол

 отплатил ему,

он руку пожал с уваженьем ему,

и — инвалиды зааплодировали

бывшему пленному своему!

 

Но все мы вдруг сгорбились,

постарели,

когда вездесущий тот самый Фриц,

носящий фамилию пистолета,

нам гол запулил, завершая свой

 «блиц».

Когда нам и гол второй засадили,

наш тренер почувствовал холод

 Сибири,

и аплодисментов не слышались звуки,

как будто нам всем отсекли даже

 руки.

 

И вдруг самый смелый из инвалидов

вздохнул, восхищение горькое

выдав:

«Я, братцы, скажу вам по праву

танкиста —

ведь здорово немцы играют

и чисто...».

И хлопнул разок, всех других

огорошив,

в свои, обожженные в танке ладоши,

и кореш в тельняшке подхлопывать

 стал,

качая поскрипывающий пьедестал.

 

И смылись все мстительные

мысленки

(все с вами мы чище от чистой игры),

и чувствуя это, Ильин и Масленкин

вчистую забили красавцы-голы.

Теперь в инвалидах была перемена —

они бы фанерки свои об колена

сломали, да не было этих колен,

но все-таки призрак войны околел.

 

Нет стран, чья история —

лишь безвиновье,

но будет когда-нибудь

и безвойновье,

и я этот матч вам на память дарю.

Кто там говорит, что надеждам всем

 крышка?

По-моему, я — тот же русский

мальчишка,

и я как свидетель всем вам говорю,

что брезжило братство всех наций

в зачатке —

когда молодой еще Яшин перчатки

отдал как просто вратарь вратарю.

 

Фриц Вальтер, вы где?

Что ж мы пиво пьем розно?

Я с этого матча усвоил серьезно —

дать руку кому-то не может быть

 поздно.

А счет стал 3:2.

В нашу все-таки пользу.

Но выигрыш общий неразделим.

 

Вы знаете, немцы, кто лучшие гиды?

Кто соединил две Германии вам?

Вернитесь в тот матч и увидите там.

Кончаются войны не жестом

Фемиды,

а только когда, забывая обиды,

войну убивают в себе инвалиды,

войною разрезанные пополам.

 

Евгений ЕВТУШЕНКО,

Талса, Оклахома

*Капитан сборной Германии Фриц Валь­тер был пленным в России.

Если вы нашли ошибку в тексте, выделите ее мышью и нажмите Ctrl+Enter